Тяжёлая и чёрная весть сегодня застала меня врасплох… Умер последний из могикан, один из самых именитых актёров Лезгинского театра, засл.арт. РФ Абдурашид Махсудов… Я знал, что он болел, не выходил уже из дому в последнее время… А какой был художник, мастер?! Я, впервые познакомившись с ним лет двадцать тому назад, был поражён его человеческой простотой и мощью его таланта, который внушал не только доверие , но и веру в могучие народные истоки этого таланта, так завораживавшие нас со сцены. Мне пришлось недолго и поработать с ним в одном коллективе родного театра. Он выделялся среди этого коллектива не только авторитетом своего таланта, но и непреклонным характером борца за правду не только на сцене, но и в жизни. Руководил театром человек очень властный и непростой своим нравом крутого и жесткого администратора, подминавшего своим влиянием всякую самостоятельность и независимость подчинённых. Мы с ним сдружились идейно и нравственно…беседы наши были всегда полны эмоциональными и эстетическими вдохновениями наших душ…Приближался его 70 — летний юбилей, который по всем неписаным законам театральных жизней должен был быть отмечен достойно… Но актёры, а начальники — особенно, люди всё-таки в душе завистливые и капризные до чужих заслуг, а он был выше этих низменных склок и интриг…да и не любил он заискиваний, был выше и чище своим талантом… Я написал про него большую статью в «Дагестанской правде» с очень претенциозным и пафосным названием » Мы лишь точки мирозданья…». Директор не решился противиться такой пафосной статье своего подчинённого о своём актёре… но документы о присвоении ему звания засл. арт. РФ всё-таки подал чуть позже… К его 80-летнему юбилею я написал ещё одну статью, которую и решил воспроизвести…
Патриарх лезгинской сцены
Истоки…
Он родился 22 июля 1934 года, в селе Цилинг Курахского района. Закончив 7 классов сельской школы, он поступает в Дербентское педучилище. 1951 году для дальнейшего продолжения образования поступает в Дагестанский педагогический институт. Но учиться в нѐм и продолжить педагогическое образование юноше суждено не было: увидев случайно в городе объявление о наборе студентов в лезгинскую студию ГИТИСа, он загорается желанием испробовать свои силы. Из Москвы в это время в Махачкалу был командирован преподаватель ГИТИСа для дополнительного набора и выявления талантливой молодежи для формирующихся театральных трупп. Театры республики испытывали острую нужду в профессиональных специалистах.
Юный Абдурашид, с детства любивший петь и танцевать, игравший с удовольствием на нескольких музыкальных инструментах, успешно проходит отбор. Вместе с ним отбор прошли и были зачислены в набирающуюся группу Багиш Айдаев, ставший впоследствии знаменитым режиссѐром, Аминат Алиева и Али Эфендиев. Учѐба давалась на первых порах юному Абдурашиду очень трудно, ведь он был зачислен на второй курс, параллельно сдавал и предметы первого курса.
Но как бы ни было ему трудно, он не только справляется успешно с учѐбой, но постоянно работает над собой, самосовершенствуясь, преодолевая неимоверные языковые, материальные и профессиональные трудности. Приобщение к сокровищницам мирового сценического искусства было для него таким вдохновляющим и воодушевляющим стимулом, что он на третьем курсе стал уже получать именную стипендию, выдвигается в ряд лучших студентов института. О нѐм начинают говорить столичные звѐзды сцены, его похваливают именитые мастера и преподаватели, руководители студий. Будучи студентом, он участвует в экранизации балета Большого театра «Ромео и Джульетта».
В 1955 году группа молодых актеров московского выпуска с Абдурашидом Махсудовым занимает своѐ прочное место рядом с именитыми и маститыми актѐрами старшего поколения в родном лезгинском театре им. С.Стальского. Государство очень заботилось об актѐрах, ценило их труд, несмотря ни на какие суровые послевоенные испытания. Он отдаѐтся работе с безотчѐтной преданностью и самоотверженным служением.
Общение и уроки со столичными мастерами не прошли даром. Семена тех уроков попали на благодатную почву. Энтузиазм, любовь к своему делу, самобытный талант актѐра, человеческий и творческий потенциал Абдурашида Махсудова наиболее ярко и разноцветно проявился в 60-80-х годах прошлого века. В образах и героях А.Махсудова проявляются его недюжинные способности проникновения во внутренний мир его персонажей. Высокий рост, статная фигура, суровый и выразительный взгляд, сдержанная и сосредоточенная пауза в разговорах, — всѐ это вызывало в его облике удивительную индивидуальность творческой манеры и присутствие внутренней культуры большого мастера сцены.
Драматизм, творческий пафос, монументальная цельность характеров, гражданский и героический ресурс ярко и своеобразно прочитывались в его сценических действиях. Он оригинально и вдохновенно научился передавать трагизм исторической эпохи через неоднозначные судьбы и образы очень разных по значимости и масштабу реальных, исторических и вымышленных персонажей. Он с блеском создает суровые и величественные образы народных героев — Хаджи Давуда, Шамиля, Кази-Магомеда, «грозы» Кавказа — генерала Ермолова, мудрого старца Льва Толстого, светлых и проникновенных певцов национального духа — Етима Эмина, Максима Горького, мифические натуры легендарного Ясона и Алпана и многих-многих других…
Самобытный драматический талант актѐра оказался востребованным и в кинематографе. Он сыграл пять ролей в кино. Романтическое и героическое, поэтически-вдохновенное и жизненно-рациональное сливалось в его творчестве, составляя неотъемлемые части его уникального сценического искусства.
Для своих коллег, особенно молодых, А.Махсудов, несомненно, живой классик сцены.
Рядом с великим мастером…
Когда беседуешь с творческим человеком, всегда проникаешься его внутренними волнениями. Ты понимаешь, что это — тот самый человек, который твѐрдым каменным голосом пушкинского Командора провозглашал со сцены доброе и гордое, высокое и благородное. Он знал и чувствовал, что его власть велика, что он — художник, оракул!
Через всѐ своѐ творчество, многочисленные образы и роли (а их у него за долгую творческую биографию собралось свыше ста), через свою безмерную любовь к искусству, он пытался передать красоту и прелесть человеческого существования, глубину и мощь человеческих чувств. Его всегда привлекали наряду с рутинной профессиональной деятельностью, вершинные достижения человеческого гения. Он говорит, что его тянуло к героическим, жертвенным образам. Но сыграть их я не решался, говорит он.
— Какова великая миссия режиссѐра и каким должен быть настоящий режиссѐр — это я понял, работая с незабвенным Багишем Айдаевым. Судьбе было угодно послать такого великого мастера и художника в Лезгинский театр. Это был феноменальный по творческим дерзаниям и профессиональному темпераменту человек, который одухотворил жизнь родного театра. Именно он внушил мне и убедил меня сыграть Кази-Магомеда. Он умел подмечать в актѐре и выявлять в нѐм скрытые, внутренние движения души, как составляющие творческого амплуа актѐра.
Он умел по сценическим движениям, по поведению и манерам актѐра раскрывать его творческий диапазон, внутренние ресурсы личности. Как никто другой он умел читать по книге творческой судьбы актѐра неведомые и недоступные самому человеку страницы его биографии и помочь их осмыслить. Это свойство великого художника! Лезгинскому театру сейчас недостаѐт такого человека, который смог бы придать новое творческое дыхание коллективу.
О внутренней культуре…
В актерах есть уникальная способность, которая открывается совершенно, казалось бы, случайно. Это скрытый дар слушать человека, внимать ему, смотреть и молча реагировать. Таких людей интересно разглядывать, изучать их лицо, пытаясь расшифровать внутренние движения души. Вообще, он любит слово «внутренний». Когда, пытаясь выразить некие коллизии творческих и жизненных траекторий, он сталкивается с необходимостью некоторого нестандартного и эмоционального отражения их, он упирается в слово «внутренний».
— Нельзя без внутреннего настроя и ресурса, без внутренних трений и перетрясок выйти на роль и образ, на жизненную правду. Нельзя войти в образ без внутренней самоорганизации, без внутреннего одобрения.
О своих московских годах обучения он вспоминает с большим уважением и доброй памятью. Как человек старой, советской театральной школы, говорит он, как человек привыкший к тому, что культура и искусство должны служить народу, укреплению нравственности и морали общества, отношусь всегда с недоверием ко многим новым веяниям, продиктованным рыночной экономикой.
Я понимаю, говорит он, что экономика подчиняется своим законам, что культура и экономика — это разные сферы одной социальной жизни. Но никто уже меня не сможет убедить в том, что культура , искусство и образование должны быть так коммерциализированы. Ну нельзя, никак нельзя, культуру бросить в лоно рынка и коммерции. Такая культура от человека требует только денег, она его развлекает, но не облагораживает.
Ведь человек живет не только животом своим, для него всегда важна душа. Как говорил еще Шекспир: «Что значит человек, когда его заветные желания — еда да сон? Животное — и все!»
Неужели мы этого хотим? Неужели я 60 лет служил сцене и музам, чтоб в конце жизни провозгласить: да здравствуют деньги!?
Мы теряем человеческое, национальное, наконец, общегосударственное достоинство. А политики все кричат и кричат на каждом шагу, со всех трибун о благородных помыслах, об идеалах, о справедливости, — а в какую пропасть загоняют культуру? — будто и не ведают!..
Благодаря и вопреки…
Он очень болезненно воспринимает фальшь, «художественную» ложь, ремесленничество и лицемерные потуги иных деятелей культуры и искусства. Для него, умудренного опытом сценической жизни человека, высшим мерилом и человеческого, и актерского достоинства является талант. Как по-детски загораются искорками удовлетворения его глаза, когда он вспоминает своих великих современников — русских и национальных мастеров сцены.
Как он жестко и драматично утверждает достоинство их таланта — попробуй прекословить ему! — он безапелляционен и непреклонен. Таковы для него магия и величие истинного таланта.
— Жизнь-то моя уже прожита, сцена для меня уже недосягаема, но как я корю и сужу себя за то, что я не реализовал себя всего. Кроме того, что каждому человеку фортуна должна где-то подсобить, улыбнуться и вывести на крыльях удачи наверх, человек сам должен быть хозяином своего таланта. Художник становится художником не столько благодаря , сколько вопреки. Как жаль, что это мы начинаем понимать и осознавать слишком поздно!..
О сегодняшнем дне и о завтрашнем…
Сокрушается о том, как его родной театр захлѐбывается в бурных водах рыночных акваторий. Страдает от того, что нет достойной смены, что в театре не заботятся о завтрашнем дне. Нас в советское время, говорит он, посылали в Москву учиться. Республика заботилась и готовила национальные кадры. А ведь в наших сѐлах какие таланты пропадают?! Нынче же руководители сами тормозят процессы обновления, совершенствования, подготовки достойных кадров, ревниво относятся к этому.
Они себя поставили в центре искусства, а не само искусство. Раньше многое решалось связями, авторитетом и властным ресурсом руководителя, — и от этого зависела художественная аура театра. Сегодня всѐ решают деньги, деньги, деньги… Авторитет, мастерство, талант стали производными рыночных потребностей, в центре которых стоят интересы выгоды и расчѐта. А ведь это смерть для наших национальных театров!.. В Москве для русскоязычного зрителя есть сотни разных театров в духе современных экономических реалий. Но ведь есть и академические театры! Есть Большой театр! И как ты представляешь то, что и они превратятся в рыночные балаганные труппы?
Лезгинский театр — это наш Большой театр! Но кто должен позаботиться о его судьбе? Нашей региональной власти не до этого!.. Национальная элита у нас не сформировалась до уровня этих «вселенских» проблем. Она в духе времени проявляет свою активность в вопросах подковѐрных политических интриг… Все почему-то смотрят и надеются на Сулеймана Керимова! Но он один! И он ведь не вся национальная элита!
Фехреддин Оруджев,
поэт