В Детстве я мечтала стать актрисой. Неважно, какого театра. Сцена, зрительный зал, сумеречное пространство закулис, гримёрки — все это мне казалось сказочным пространством, где артисты живут в бесконечном счастье. И поэтому я не могла простить отцу, что он бросил театр. Я перебирала его фотографии. Вот он в костюме испанского гранда, вот в белой военной форме и в белой пилотке, похож на индийского служащего, а вот в парике времен Людовика XIV… Дух захватывает!
— Так почему же ты бросил театр, папа?- спрашиваю я опять.
Он наклоняется к фотографиям и отвечает:
— Так это не театр, это Институт. Бакинский Государственный Театральный институт. Потом задумчиво добавляет:
— Это было замечательное время!.
После, на протяжении всей жизни отец часто вспоминал Баку. Я знаю, что многое в его личности, и в его творчестве сформировалось именно там в Баку.
«В нашей группе было 14 парней и шесть девушек», — вспоминает бывшая однокурсница отца Наида Халикова. Это была специально сформированная лезгинская группа Азербайджанского государственного театрального института. Мы были молоды и веселы. Когда приехали в Баку, нас в своем кабинете встречал ректор Гусейнов Рахид муаллим. Мы так все его называли. Он был самый молодой ректор в то время во всем Союзе. С Айдунбегом до поступления в институт я знакома не была. Когда мы познакомились и разговорились, я с удивлением для себя узнала, что мы еще и с одного села.

Еще до поступления в Бакинский театральный институт Айдунбег работал в Лезгинском театре и даже успел стать участником декады Дагестана в Москве. У нас на курсе его все любили. Любили учителя и сокурсники. Он был очень легкий на общение и обаятельный. Айдын, Айдынбег — так звучало его имя там в Азербайджане. «Ты должен был поступить в консерваторию», говорила ему преподавательница по вокалу, и была права. Он всегда хорошо пел. Я не хочу обижать других, кто с нами учился, но он был самый яркий и талантливый из нас, добрый и щедрый. Ему присылали посылки из дома — сушеное мясо, сухофрукты. Так его посылка в тот же день расходилась по всем комнатам нашего общежития. Почти по всем предметам Айдынбег был успевающим студентом. Предметы, которые ему хорошо удавались — это мастерство актера, вокал и история. Мы учились там всего четыре года, с 1960 по 64 год. Это были такие ускоренные курсы для национальных групп. Когда мы перешли на третий курс, наш замечательный педагог — профессор Мехти Мамедов пригласил Айдунбега Камилова и Фатаха Курбанова на работу в Бакинский академический театр, и они там работали на полставки. Была ли у Айдунбега возможность остаться в Баку? Конечно, была. Он прекрасно знал азербайджанский язык и вполне мог бы там реализоваться, но он очень любил родину и был привязан к своей семье, к своим корням. Завершив учебу, мы вернулись в Дербент в лезгинский театр. Как полагается, нам заплатили подъемные, нас обеспечили, как молодых дипломированных специалистов, жильем, но радости от тогдашнего руководства театра по поводу нашего возвращения мы не видели. В те годы режиссером театра был талантливый и сильный человек — Багиш Айдаев, и у него уже была своя сформированная команда. Нам оставалось ждать и надеяться, что и нам, свежеиспеченным дипломированным актерам достанутся роли. Многие, конечно, не дождавшись, уходили. Айдунбеку Камилову не пришлось работать на сцене нашего театра. Помню, мы ездили со спектаклем в одно из сел Магарамкентского района — продолжает свой рассказ Наида Халикова. По возвращению оттуда Айдунбек уехал в армию. Мы девушки, которые с ним учились, плакали, провожая его. Вернувшись со службы через год (тогда, кто имел диплом о высшем образовании, служил только год) Айдунбег так и не прижился в театре. А вскоре, был объявлен конкурс на Дагестанском радио на лезгинского диктора, куда Айдунбег Камилов прошел без особого труда».
С 1966 года и до своей кончины в 1991 году Айдунбег Камилов работал на Гостелерадио Дагестана. Принятый на должность диктора, он постепенно расширял свои творческие возможности и раскрывался как человек одаренный многими талантами. Его красивого тембра баритон можно было узнать из тысячи голосов. Утром он читал последние новости на лезгинском языке и в каждом доме Южного Дагестана, куда он входил со словами: «Пакаман хийирар гьуьрметлу дустар!» («Доброе утро, дорогие друзья!» лезг.)- его знали. В вечернем радиоэфире Айдунбег звучал не только как информационный диктор. Он уже осваивал стезю радиожурналиста, создавал авторские передачи и в концерте, завершающем вещание, часто пел: » Нянхийир, Нянхийир, Хийирар, дустар! Квез гьамиша хийирни хуш хабарар хурай!» (Добрый вечер, добрый вечер, друзья! Пусть всегда у вас будут хорошие добрые новости!»). Эта песня, написанная его близким другом и коллегой Асефом Мехманом, хорошо передает характер отца. Он был очень доброжелательным человеком, великодушным. В людях он видел только положительное, в общении был прост и доступен. Иногда, даже излишне. К нам в гости по его приглашению приезжали люди из разных концов страны. Отцу и в голову не приходило устраивать их в гостиницу. Они жили у нас в нашей трехкомнатной квартире. А однажды отец сказал нам, что у него появились друзья из Грузии, и они к нам приедут погостить. Свел его с ними случай, обстоятельства которого я плохо помню. Оказалось, что семья Гелигашвили разыскивала могилу своего родственника, погибшего в Великую Отечественную войну — совсем молодого парня — Вано. Искали они его по всей России и восточной Европе, а нашли могилу грузинского солдата дагестанские ТОКСовцы на наших братских могилах. Не могу сказать, где отец встретил Нодара Гелигашвили и при каких обстоятельствах они познакомились, но помню, как к нам в один прекрасный день приехали из Грузии 15 человек. Конечно, о гостинице не могло быть и речи. Размещали всех гостей по квартирам родственников и соседей. Никогда не забыть, как мои родные пели и плакали, вместе с ними, когда вернулись с могилы двадцатилетнего солдата Вано, погибшего в 1942 году. Не забыть того застолья в нашей квартире, где поминали солдата Вано Гелигашвили, а вместе с ним, всех погибших на войне. И звучали грузинские, русские, лезгинские и аварские песни, так как в застолье участвовали еще и наши соседи по лестничной площадке — аварцы, у которых временно были размещены пожилые грузинки.
Все эти встречи потом реализовывались в его журналистском творчестве. Он писал очерки в «Лезги газет», в журнал «Самур», публиковал в них свои стихи и поэмы. Очень часто, отец выступал еще и в качестве ведущего на концертах и других праздниках. Он прекрасно владел словом и никогда не терялся на публике. И это естественно, ведь он прошел сценическую школу в Баку. В городе, который он всегда любил. Помню, по выходным дням, утро наше начиналось под звуки Бакинского радио. И после привычного приветствия «Данышыр Бакы!» (Говорит Баку!) и «сабахин хейир» («доброе утро») звучали его любимые мугамы, музыка Узеира Гаджибекова и Кара Караева. Он был удивительно музыкален. Не владея нотной грамотой, мог подобрать и сыграть на нашем домашнем пианино любую музыку. Играл в две руки и с удовольствием, как профессиональный музыкант. Помню, бабушка Ханум, мать моего отца рассказывала, как в подростковом возрасте Айдунбега послали вместе с сельчанами продавать груши на рынок в Дербент. В начале 50-х годов, их семья, как многие в то время переселились из высокогорного Кочхюра, где он родился, в село Нюгди, где были прекрасные фруктовые сады. Вечером с рынка вернулись все, кроме Айдунбега. Когда кинулись его искать, то выяснилось, что за вырученные деньги он купил себе гармошку, и, боясь гнева отца, где то прячется у друзей. Это был его первый музыкальный инструмент. На гармони отец играл всегда. У него были в Туле друзья — мастера, которые делали прекрасные национальные гармошки, инкрустированные перламутром.
За двадцать пять лет работы на радио отец был диктором, журналистом, автором и редактором радиопередач. Он писал стихи и поэмы на родном языке, делал переводы стихотворений других дагестанских поэтов. Писал статьи и очерки в газеты и журналы. Он был поразительно работоспособным.
В фондах Дагестанского радио хранится 60 песен в его исполнении. Около десяти песен были написаны на его стихи. А на телевидении в 80-х годах была передача «Добрый вечер», ведущими которой были Айдунбек Камилов и Ризабала Агабалаев, а режиссером этой передачи был Фатах Курбанов. Друзья по бакинскому театральному институту и однокурсники впервые работали вместе спустя много лет. Передача имела успех и ее ведущие Хабарали и Тохтаали стали любимыми персонажами дагестанского телевидения.
В 48 лет отец тяжело заболел. Врачи поставили диагноз: «цирроз печени». Через два года ровно в 50 лет он ушел из жизни. Последние стихи отец писал в больнице, вернее, он уже не мог их писать сам. Он диктовал их маме, а она записывала. Они были полны разочарования и сожаления. Он сожалел о том, что мало общался с нами, с детьми и семьей. Свои последние стихи отец еще при жизни объединил в цикл «Хцикъ галаз суьгъбет» («Беседа с сыном»). Вот 2 четверостишия одного из стихотворений:

Икъван гагъди ви ад вине хьаначт1а,
Чи дагъларин шуьрбетар на хъваначт1а,
Багъри аваз, адахъ ви рик1 каначт1а,
Тахсир зид я, вак гьич тахсир квач, бала.

Вердиш тушт1а чи дагълара векь ягъиз,
Алакь тавун к1ел гваз катзвай лекь ягъиз,
Я тахьайт1а намуссуздан хъвехъ ягъиз,
Тахсир зид я, вак гьич тахсир квач бала…

Коль до сих пор сделать имя не сумел,
Наших гор богатств еще не разглядел,
За своих родных душой не порадел,
Нет твоей вины, вина — моя, сынок.

Если не привык к тяжелому труду,
И не сможешь в горах дать отпор врагу,
Постоять за честь не сможешь ты, к стыду,
Нет твоей вины, вина — моя, сынок.

(пер. с лезг. Г.Гасановой)

Уже 22 года, как отец ушел из жизни. Ушел относительно молодым в 50 лет. Многое он сделал, а еще больше мог бы сделать. Потому что творческий потенциал его был велик и многогранен. А еще, простите меня, если вам покажется это нескромным: именно таких людей, как Айдунбек Камилов — ярких и харизматичных, сегодня нам не хватает. Отец не хотел, чтобы кто-то из нас, его детей пошел в журналистику или вообще по его стопам. Он говорил, что это очень ответственный, тяжелый неблагодарный труд. Но так получилось, что судьба меня привела на телевидение, и хлеба журналистского я вкусила сполна, о чем не жалею. Как — то, еще за год до смерти Расул Гамзатович Гамзатов участвовал в торжественном мероприятии — награждали детей и подростков, победивших в литературном конкурсе. Расул Гамзатов шутил и подзадоривал детей — победителей, еще раз убеждая окружающих, что ни возраст, ни болезнь не сломят его дух, и не лишат его того доброго чувства юмора, которым он обладал. После церемонии чествования я взяла интервью у великого поэта, спросила о молодом поколении наших литераторов, а после задала такой вопрос:
— Расул Гамзатович, Вы много лет возглавляли Союз писателей республики и, наверное, знали и помните всех творческих людей нашего города. А Айдунбека Камилова Вы помните?
На что Расул Гамзатович, слегка улыбнувшись, ответил:
— «Конечно, помню, он же народный артист Дагестана!»
Не был Айдунбек Камилов ни «народным», ни даже «заслуженным» артистом при жизни. Не было в его характере ни чинопочитания, ни стремления получить самому какой-либо чин или привилегию. Но я заметила, что его в народе помнят. Я бы даже сказала, что в наши дни возрождается интерес к его личности и творчеству. Память и признание — это было бы для него самой высокой наградой. Потому, что он и в самом деле прожил свою недолгую жизнь как настоящий, пусть и не признанный, лезгинский артист.

Гулера Камилова,
журналист.